Том 10. Публицистика - Страница 128

128

В невиданной и неслыханной битве двух многомиллионных армий, красной и фашистской, сразу определились разные качества сражающихся: красный воин дерется умно, хитро, смышлено, с охотским азартом и по-русски храбро до конца. Фашистский солдат дерется как обреченный. Часто в бой идут они пьяные, нагнув головы в шлемах. И не выдерживают русских штыковых атак. Очищают небо, завидя красных истребителей. Неожиданно, под нашим контрударом, обрывают отчаянный, казалось бы, натиск, кидаются туда и сюда. Меняют планы. В фашистской армии все черты ее фюрера — Гитлера: нахальство, свирепость разъяренного зверя, истеричность…

Враг многочисленный, опасный, сильный, но враг, несущий в самом себе неизлечимую болезнь, — безумие Гитлера.

Основной план Гитлера, его последняя точка, заключается в том, чтобы, овладев мировой гегемонией, истребив ненужные ему народы, установить единый вечный фашистский порядок. Но здесь у Адольфа Шикльгрубера не хватило фантазии. Он целиком заимствовал этот новый порядок из представлений раннего средневековья: это — пирамида, где на самом верху полубог Гитлер, ниже — его ближайшие сановники — Геббельсы, Геринги и Риббентропы и прочая черная сволочь, ниже — стопроцентная длинноголовая аристократия — помещики, которым, скажем, одному принадлежит целиком Киевский военный округ, другому, скажем, Урал от Перми до Магнитогорска и так далее, ниже — крупная немецкая буржуазия, еще ниже идут уже люди подневольные, рабы более надежные, пониже — рабы менее надежные, дальше — слоями расы, все более удаляющиеся от арийской, и на самом низу — человекомашины, человекоживотные, или «недочеловеки», по выражению Гитлера, люди, живущие в стойлах, люди, которых стерилизуют, чтобы они не давали потомства, молчаливая, безликая работающая масса.

Таков предполагаемый вечный порядок Гитлера. Ради него льется кровь, разрушаются государства, гибнут миллионы людей от голода и лишений, ради него фашистские полчища ломают и сломают свой хребет о стальную мощь Красной Армии.

Фашисты ответят за свои злодеяния

Кто вы, охранители Гитлера, офицеры и солдаты со значками свастики? Зверями вас назвать нельзя, — дикие звери жестоки, но не убивают для наслаждения убийством и не проливают крови себе подобных. Нельзя вас назвать и сумасшедшими, потому что вы совершаете зверства обдуманно и планомерно, по инструкциям бюро пропаганды германской армии: «У немецких солдат следует воспитывать чувство беспощадности, никакие проявления жалости по отношению кого бы то ни было, независимо от пола и возраста, недопустимы. Нужно воспитывать у каждого офицера и солдата чувство материальной заинтересованности в войне…»

Эта инструкция относится к мирному населению областей, оккупированных немцами. Результаты такой пропаганды налицо, она упала на благодатную почву. Фашисты любят сильные ощущения. Книга, театр, кино могут дать только суррогат переживаний. То ли дело — подойти к белорусской колхознице, вырвать у нее из рук младенца, швырнуть его на землю и слушать, кривя рот усмешкой, как баба кричит и кидается, беспомощная и безопасная, словно птица, у которой убили птенца, и под конец, когда до нервов дошли эти вопли наглой бабы, — ткнуть ее штыком под левый сосок… Или приволочь с хутора на лесную опушку, где расположились танки для заправки, полтора десятка девушек и женщин, приказать им, — четкой, мужественно-немецкой хрипотцой, — раздеться догола, окружить их, засунув руки в карманы и отпуская жирные словечки, разобрать их по старшинству и чину, потащить в лес и наслаждаться их отчаянными криками и плачем, а потом вперевалку вернуться к своим танкам, закурить и уехать, чтобы впоследствии написать друзьям в Германию открытки о забавном приключении: «Должен тебе признаться, Фриц, эти проклятые русские девки под конец нам до смерти надоели своими воплями и царапаньем…» — Потом колхозники нашли их в лесу — у одних были вырезаны груди, у других разбиты головы, перерезаны горла…

А вот еще: в деревню Маковей примчался немецкий мотоциклист, приказал согнать всех лошадей. Один из стариков потихоньку сел верхом на лучшую колхозную лошадь и поскакал к лесу. Мотоциклист вдогонку ему дал очередь из автомата, но старик скрылся. Тогда, обозлясь, фашист пустил последнюю пулю в маленькую девочку, стоявшую около него с разинутым ртом, с глазами, широкими от недоумения, — конечно, ей и в голову не приходило, что она виновата — зачем дед ускакал в лес…

Красноармеец Максименко бежал из плена, измученный голодом и окровавленный от пыток. На его глазах фашисты допрашивали захваченных раненными в плен командиров и политработников. Допрос заключался в том, что советские люди, стиснув зубы, молчали, а фашисты били их по животу и голове резиновыми палками; положив большой палец на лезвие фашистского кинжала — непременной принадлежности стопроцентного арийца — так, чтобы конец ножа торчал, не угрожая пытаемому мгновенной смертью, кололи их и пороли, и так как наши люди все же не пожелали отвечать на вопросы, — им каждому вырезали на лбу пятиконечную звезду. Они и в мучениях не выдали военной тайны. Их поволокли на улицу, повалили и приказали танкисту раздавить гусеницами.

В городке Ч. фашистские офицеры устроили публичную казнь тридцати партийным, советским и профсоюзным работникам.

Население согнали на окраину города. Приговоренных заставили рыть могилу. Фашистские солдаты столкнули туда первых десять человек живыми, остальным приказали закапывать их. Наши бросили лопаты на землю: «Расстреливайте нас, сволочи!» Часть их расстреляли тут же, других все же закопали живыми.

128