Том 10. Публицистика - Страница 112


К оглавлению

112

И по всей нашей стране, как медные трубы, с особенной силой и свежестью звенят жаркие и певучие стихи Тараса Шевченко о счастливом небе прекрасной Украины, о родной земле, о любви к человеку, — звенят и зовут на борьбу.

[М.Е. Салтыков Щедрин]

В кругу мировых литератур девятнадцатого века русская классическая литература занимает главенствующее место. В свое время было принято удивляться тому, что именно в стране наиболее отсталой и почти сплошь неграмотной искусство приняло размеры столь совершенные и глубокие. Это обстоятельство относили за счет особой будто бы мечтательности русских. И настолько эта наша особая «мечтательность» вкоренилась в европейские умы, что на ней, до недавнего времени, некоторые правительства строили стратегические планы легкого завоевания России.

Истинные причины создания в России великой литературы — в том, что она гораздо более, чем в Западной Европе, была творением народным. И ныне стала уже непосредственно народным творением.

В восемнадцатом веке в России попытки создания чисто классовой феодально-дворцовой литературы, напрочь оторванной от источников народного творчества, потерпели неудачу. Запоздалых Корнелей и Расинов у нас так и не появилось. Зато был Ломоносов, самочинно вторгшийся в мужицкой сермяге в размалеванный елизаветинский Парнас и в пыльно-схоластическую Академию наук.

Великая русская литература девятнадцатого века возникла от непосредственной связи изящной словесности, созданной Ломоносовым и Державиным, с творческим гением русского народа. Пушкин первый установил эту живую связь… Во Льве Толстом творческая народная стихия прорастает мощным кряжем.

Язык русской классической литературы, ее реализм, ее живописная образность, ее совестливость, ее морализующие устремления — все это объясняется ее кровной связью с народом и глубочайшими противоречиями между дворянско-буржуазным обществом и порабощенным народом.

Народ — истинный создатель литературы. И не его вина, что, нажимая снизу, он не мог отвечать за те искажения и искривления, которым подвергались его прямые творческие устремления наверху, — в дворянско-буржуазном обществе, где невыразимо страшные противоречия часто угашались в либеральном благополучии, или отводились в грандиозное и уродливое русло идеализма, граничащего с мракобесием, или трансформировались в воинствующую нелепость отрицания всякой борьбы, в непротивление злу.

Литература и страшилась этой исторической воли народа, и силилась направить ее по пути мирного развития, минуя решительные движения вроде пугачевщины (которой в конце концов не испугались только Пушкин и Лермонтов), и в то же время ни в чем не могла обойтись без кровной связи с народом.

Посреди девятнадцатого века возвышается мало до сих пор изученная, мало до сих пор понятая суровая фигура великого русского сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Прежде всего он — народный писатель. В нем ничто не искривлялось и не смягчалось во имя благополучия. Он суров и беспощаден, он не страшится смело взглянуть в лицо социальным противоречиям. Вот отчего, сколь оживленно ни хватали его за фалды представители разных либеральных школ и направлений, он, этот гигант, не влезал ни в одни либеральные ворота. Он был лютым врагом либерализма. Он был истинным демократом, великим мастером социальной сатиры, — сатиры беспощадной, глубокой, разящей насмерть. Он боролся, как титан, во имя того, чтобы народу в страстно любимой им России было хорошо, но он не знал, что только рабочему классу дано возглавить долгожданную им народную революцию и довести ее до победы. И мы не осуждаем его за это незнание.

Его сила в сатире, в проникновенном знании сокровенных глубин жизни, в его бесподобном владении русским языком. Его очерки, сатирические рассказы, хроники, статьи, романы и пьесы — одно громадное полотно, в котором правдиво отражен процесс разложения дворянско-крепостнического общества и начало русского капитализма. Но мы никак не можем рассматривать это прошлое России и сатиру Салтыкова-Щедрина как нечто музейное, отошедшее. Европейский капитализм в наши дни и процесс разложения буржуазного общества, — вся глубина противоречий, подошедших к грани мировой войны, где фашизм уже ставит себе целью — истребление рабочего класса, кровавый всемирный потоп, — эта действительность наших дней находит отклик в сатире Салтыкова-Щедрина. Его сатира, в основном, как бы сделала свое дело у нас и обратила свое жало на капиталистический Запад, где те же социальные процессы, что некогда происходили у нас, но лишь размер их и напряжение их в миллионы раз больше.

Вот почему к оружию Щедрина так часто прибегал Владимир Ильич Ленин, цитируя его, вот почему товарищ Сталин, так высоко оценивая социально заостренную и по-народному реалистическую сатиру Щедрина, так часто пользуется ею, ибо жало щедринской сатиры не затупилось и, направленное по назначению, жалит насмерть.

От имени Союза советских писателей, комитета по делам искусств и Академии наук СССР предлагаю торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня смерти М. Е. Салтыкова-Щедрина, считать открытым.

Выступление на конференции режиссеров

Хорошо, когда мы, деятели искусства, недовольны, неудовлетворены, ломаем те формы, которые уже больше не отвечают художественным потребностям народа, и на место их создаем новые формы, более удовлетворяющие потребностям. Я говорю — «формы» искусства, включая в это слово неразрывность содержания и выразительность этого содержания.

112