Том 10. Публицистика - Страница 140

140

Николай Тихонов опубликовывает затем первые свои десять новелл: «Черты советского человека». Он первый из нас, советских писателей, находит художественный язык, чтобы рассказать о герое нашего времени, о незаметных людях — чудаке-фотографе, старике военном инженере, о матери, о девушке, о детях, о прозревшем художнике: это — русские люди, которые в тяжкие дни просто, незаметно и скромно нашли в себе нравственную высоту, и души их заблистали, как капельки алмазных слез.

Если такая наша страна, — ее сломить, победить невозможно окаянным зверюгам с голосами, хриплыми, как карканье воронов.

Родина наша — колыбель героев, огненный горн, где плавятся простые души, становясь крепкими, как алмаз и сталь.

Новеллы Тихонова для наших дней значительны как первые вехи, намечающие пути к новому периоду советской литературы. Это будет огромный и блистательный период нового советского ренессанса, эпоха высокого гуманизма, где художник будет трудиться, высекая из мрамора в память будущим счастливым поколениям простой величественный человеческий образ героя-победителя, героя-освободителя.

Большой ученый

Мы опускаем в темную землю уснувший навсегда мозг Ивана Алексеевича Каблукова. На краю этой могилы мы можем только сказать: «Да здравствует советская наука, строящая новый, справедливый мир!»

Из непостижимого хаоса вечно возникающих туманностей слагается, в конечном счете, высшая форма природы — человеческий мозг. Задача науки — познать закономерности этого развития — от материальной частицы, возникающей в вихрях энергии мировых пространств, до человеческого мозга, излучающего дивную энергию мысли, — познать, чтобы управлять, как на гигантской диспетчерской доске, на фабрике жизни, законами, по которым создается цивилизация.

Цивилизацию советская наука понимает как условия, наиболее благоприятные для свободного и безграничного развития человека, всех его высших способностей. Его мозг, дерзающий управлять всеми законами природы и перестраивать само несовершенство природы, есть цель советской цивилизации.

В своем понимании цели и задачи мы далеко шагнули вперед, и науку мы твердой рукой повернули от беспринципности или от спекуляции к борьбе за гуманизм для построения гуманитарной цивилизации. Вот почему у края этой могилы мы отдаем почести таланту и творческой мысли. Вот почему наша страна с такой страстью защищает свое право на независимое существование и свободное развитие, ибо цель всех наших усилий — человеческий гений. Вот почему мы так непримиримо ненавидим бескрылый черный мир фашизма, для которого человек есть лишь только покорный водитель машин и механизмов разрушения, а человеческий мозг — лишь мишень для разрывной пули.

В своем священном праве любить человека и бороться за его счастье мы уверены в своей силе, ибо нас осеняет человеческий добрый гений. И мы еще и еще, — на этот раз у могилы одного из лучших воинов просвещенной науки нашей, — клянемся победить, клянемся вывести нашу Родину, наш народ и всех тех, кто с нами, на путь победы, на путь грядущих великих побед.

Иван Алексеевич был добрым сыном народа своего. Его дед был пленный киргиз, служивший дворником, его отец был крепостным крестьянином, отданным учиться лекарскому искусству. Иван Алексеевич был мировым ученым, академиком и почетным членом многих знаменитых университетов мира. За всю свою многотрудную жизнь он не терял кровной связи с народом. В Тимирязевской академии он собирал крестьян из подмосковных деревень и читал им доступные лекции по химии и пчеловодству. Он любил пчел — золотых тружениц — и нашел среди трудов своих время написать пятнадцать работ о пчелах. Ему и его сестре Ольге Алексеевне был выделен колхозниками в его родном селе Витеневе, некогда принадлежавшем великому русскому писателю Салтыкову-Щедрину, крестьянский надел на две души. И с этим наделом, со своей деревенской избенкой, с крестьянами и деревенскими детишками и с пчелами Иван Алексеевич до смерти не расставался, как не расставался со штопанным и заплатанным халатом, подаренным Салтыковым-Щедриным отцу Ивана Алексеевича и перешедшим Ивану Алексеевичу по наследству со всей русской стариной.

Передовой огромный ученый, отзывчивый, добрый и чудаковатый русский человек, — можешь спать спокойно. Ты выполнил свой большой долг перед родиной. Выполним его и мы.

Мы должны выстоять! Мы выстоим!

Город русской славы — Севастополь — временно занят врагом. Обида — в душе каждого моряка: черноморца, балтийца, североморца, дальневосточника! — обида, которую смывают только кровью врага; ненависть в душе каждого советского моряка! Ненависть, которую не заспать, не заесть, не запить, — погасить ее можно только кровью врага.

Защитники Севастополя сделали все, что в силах человеческих и еще сверх сил, для того чтобы победу немцев превратить в их поражение и позор.

Задача Севастополя была: приковать к себе крупные силы неприятеля, возможно дольше удерживать их и возможно больше истребить. Эта задача исполнена.

Задача была выполнена так, что Севастополь во второй раз покрыл себя славой на много веков, и защитники его стали примером мужества и стойкости в борьбе за святую родину.

Гарнизон Севастополя — на две трети из красноармейцев, на одну треть из моряков — двести пятьдесят дней, прогремевших на весь мир, дрался с трехсоттысячной армией фашистов. На каждого нашего бойца приходилось пять и больше врагов.

В осаду 1854–1855 годов северный берег бухты был в наших руках; на этот раз фашистская армия окружила Севастополь подковой, упираясь флангами в морской берег; бухты, город, Северная и Корабельная стороны простреливались из орудий и пулеметов; немцы подвезли для осады пушки больших калибров, чем знаменитая «Берта», из которой в прошлую войну они бомбардировали со стокилометровой дистанции Париж; к июню они сосредоточили под Севастополем до девятисот боевых самолетов, танковый корпус с огнеметами и густую насыщенность артиллерией и минометами. За июнь месяц было сброшено на город свыше ста тысяч одних фугасных бомб и выпущено еще большее количество снарядов.

140