Том 10. Публицистика - Страница 149

149

Война открыла новый этап, новый ее период. Мы присутствуем при удивительном явлении. Казалось бы, грохот войны должен заглушить голос поэта, должен огрублять, упрощать литературу, укладывать ее в узкую щель окопа. Но воюющий народ, находя в себе все больше и больше нравственных сил в кровавой и беспощадной борьбе, где только победа или смерть, — все настоятельнее требует от своей литературы больших слов. И советская литература в дни войны становится истинно народным искусством, голосом героической души народа. Она находит слова правды, высокохудожественные формы и ту божественную меру, которая свойственна народному искусству. Пусть это только начало. Но это начало великого.

Таковы три этапа, три периода, три ступени, по которым поднимается советская литература. В ее развитии можно подметить одну закономерность: удача писателя, движение литературы вперед всегда шло от нового содержания социальной жизни. Содержание часто опережало форму. И часто — сочувствие к содержанию и воображение читателя дополняли то, что в книге было указано пунктиром или в виде схемы, то, на что у писателя еще не хватало сил и опыта для изображения. Можно назвать произведения, широко популярные среди читателей и любимые ими, как, например, «Как закалялась сталь» Островского, которые в художественном отношении и в отношении пластичности языка не могут полностью ответить возросшим эстетическим требованиям нашего современного читателя.

Мы не гурманы и не эстеты. Но, ставя общие задачи нашей литературы, выдвигая прежде всего — жизненную правдивость, политическую актуальность, мастерство пластики, живописности, композиции, богатство и свежесть языка, мы неустанно должны подтягивать форму к содержанию, требовать от литературы таких же смелых дерзаний, какие совершает наш народ, требовать такой же нравственной высоты, на которую поднялся наш народ, требовать от искусства чуда, ибо наш народ перед лицом всего мира совершает чудо в своей борьбе за родину.

Третий краеугольный камень нашей литературы, заложенный Октябрем, — это многонациональный характер советского литературного движения.

Никогда история мировой литературы не знала такого согласного многоголосого и взаимно оплодотворяющего литературного хора, как в Советском Союзе. Тарас Шевченко с горькой иронией в своей поэме «Кавказ» говорит, что в царской России все народы «от молдаванина до финна, на всех языках, все молчат». Слишком хорошо известна насильственная русификация, проводившаяся в Российской империи, — подавление царской цензурой национального развития народов, как будто можно было заставить народы забыть свой родной язык, свое историческое прошлое, подавить в них священное стремление к независимости!.. Если бы не Октябрьская революция с ее прямолинейной и честной национальной ленинско-сталинской политикой, — Россию, вне сомнения, постигла бы участь всякого лоскутного государства. Так навсегда распалась священная Римская империя, так неминуемо распадается Третья империя, наспех окровавленными нитками насильственно сшитая фашизмом из государств Европы.

Было бы несправедливо утверждать, что русская интеллигенция участвовала в позорном и, прежде всего, неумном и недальновидном процессе царской русификации. Передовая русская интеллигенция всегда стояла на иной точке зрения, — на той, которая была осуществлена Октябрем. Русская литература оказывала прогрессивное влияние на формирование общественного самосознания у национальных интеллигенций народов царской России. Если обратиться к биографиям виднейших национальных деятелей середины и конца прошлого века, станет очевидно, что передовые идеи, понимание жизни и истории они черпали в нашей классической литературе у Пушкина, Тургенева, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Герцена, Л. Толстого, Щедрина, Островского, Горького. Эти имена мы найдем в записных книжках, письмах, в признаниях друзьям, наконец, в самих произведениях писателей: в Грузии — у Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, в Азербайджане — у Мирзы-Фатали Ахундова, в Армении — у Налбандяна, Сундукяна, Ованеса Туманяна, на Украине — у Леси Украинки, Коцюбинского и, конечно, у Шевченко, в Белоруссии — у Купалы и Коласа, у узбеков — у Фурката, у казанских татар — у Шарифа Камала, у осетин — у Коста Хетагурова, у евреев — у Переца, Шолом-Алейхема и так далее.

Передовая русская литература никогда не знала высокомерного отношения к населявшим Россию народам. В ней никогда не было колониальной струи, колониальных мотивов, столь характерных для литератур некоторых европейских народов. Расцвет дружбы народов в советской литературе возник не на голом месте. Эта дружба уходит корнями в прошлое — в прогрессивную миссию русской литературы, в прогрессивную роль русского народа и его культуры.

Там, где на карте Российской империи были белые пятна молчания и неграмотности, на карте СССР расцветают и растут национальные литературы… Сталин говорит в своей книге «Марксизм и национально-колониальный вопрос», что свойство революции не уменьшать, а увеличивать количество языков, а следственно и литератур. За четверть века десятки народов в Советском Союзе впервые в своей истории создали свою письменность. Накануне Великой Отечественной войны у нас издавались книги на девяноста языках, причем среди них были языки, ранее почти неизвестные: саамский, мансийский, абазинский, вепский и другие.

Но, разумеется, не у всех народов и племен успела уже сложиться своя художественная литература. Советская литература не только многонациональна и многоязычна, но и многостадиальна, — в ней соседствуют все стадии или ступени развития: от бесхитростной песенки ашуга или первого рифмованного опыта на языке только что созданной письменности, — до повести, романа, поэмы и драмы, которые переводятся на все языки мира.

149